Автор: Леонид Руховец
Сайт: Вестник

Статья: Он переделать мир хотел, чтоб был счастливым каждый...

9 мая 2004 года исполняется 80 лет со дня рождения Булата Окуджавы. «Доброволец Отечественной войны, встретивший День Победы и свой день рождения солдатом, долечивающим рану», — так написал об Окуджаве известный российский литератор С. Рассадин в книге «Встречи в зале ожидания» (Воспоминания о Булате), недавно вышедшей в издательстве ДЕКОМ (Нижний Новгород). Я приобрел эту книгу (благодаря бостонскому книжному магазину «Петрополь»), прочитал, опять окунулся в атмосферу того времени, когда жил и творил великий Булат, вспомнил о некоторых событиях.

О Булате, о его творчестве написано множество книг, статей, воспоминаний. И этот поток, как мы видим, не иссякает. Я хочу привести одну небольшую историю, связанную с двумя выступлениями Окуджавы в Ленинграде (тогда так назывался этот город). Возможно, частично то, о чем я собираюсь рассказать, окажется известным некоторым читателям, но я надеюсь — не всем.

Эти выступления разделены 15-летним промежутком времени. Поскольку более раннее из них было вообще одним из первых появлений Окуджавы на сцене, мне хотелось бы напомнить читателям атмосферу его первых выступлений. Наверное, лучше всего об этом рассказал сам Окуджава во время одного из своих нью-йоркских концертов, поэтому я буду цитировать по имеющейся у меня записи этого выступления.

«В 60-м году, в самом начале года, мне вдруг пришлось впервые публично выступить. Это было в Ленинграде, в Доме кино, в маленьком зале. Об этом прослышали в Московском Доме кино и меня пригласили. Был субботний вечер отдыха. Пришли люди отдыхать. Показывали перед этим фильм «Осторожно, пошлость!». Потом объявили меня. Никто тогда ещё мною особенно не интересовался и не знал. И вот я вышел на эту громадную сцену, ужасно робея.

Встал перед каким-то поврежденным микрофоном и стал петь одну из своих песен. И так как я очень волновался, половина слов пропадала, мне так казалось. Вдруг из зала кто-то крикнул: «Пошлость!», и группа сидящих вокруг этого человека людей начала аплодировать. Я взял гитару и ушел со сцены. Вот таким было моё первое большое публичное выступление. Я вам сейчас спою песню, которую освистали».

И Окуджава исполнил песню «Вы слышите, грохочут сапоги».

Далее Окуджава продолжил свой рассказ: «Я вам должен сказать, что я человек злопамятный, и я очень долго отказывался выступать в Доме кино после этого. Но потом ровно через 7 лет я выступил там снова, и меня очень хорошо приняли. И уж когда я увидел, что никто свистеть не будет, я им тогда всё припомнил…»

Теперь я хочу поведать историю, в чём-то перекликающуюся с рассказанной Булатом Шалвовичем. Итак, 14 ноября 1961 года, второе (по всей видимости) выступление Окуджавы в Ленинграде. На сей раз — в Ленинградском Дворце работников искусств им. К.С. Станиславского, на Невском проспекте, дом 86. К тому времени, то есть спустя примерно полтора года после «освистанного» выступления в Москве, Окуджава был уже довольно известным бардом. В Ленинграде ходили многократно копируемые магнитофонные записи его песен. При переписывании на тогдашних магнитофонах каждая последующая запись получалась существенно хуже предыдущей. Однако, несмотря на ужасающее качество большинства этих записей, многие понимали, что появилось новое явление в искусстве, в культуре. Поэтому количество желающих попасть на концерт Окуджавы намного превосходило вместимость зала Дворца работников искусств. Мне с колоссальным трудом удалось получить два пригласительных билета. Этот билет я храню вот уже более 40 лет.

Когда мы с женой подошли к Дворцу, я увидел огромную толпу, плотной стеной забаррикадировавшую вход. Толпа запрудила проезжую часть Невского проспекта, примыкающую к Дворцу, так что конная милиция вынуждена была направлять транспорт, следующий от Московского вокзала в сторону Адмиралтейства, на противоположную сторону движения.

Наши попытки пробраться к входу были тщетны. Не помогали даже билеты — нам отвечали в духе Ильфа и Петрова: «У всех есть билеты». Позднее я понял, что далеко не все при этом шутили. Дело в том, что незадолго до нашего прихода толпа, по-видимому, прорвала кордон (состоявший в основном из старушек-контролеров). После этого входная дверь была закрыта для всех, в том числе и тех, кто имел билеты.

Шансы попасть на концерт представлялись довольно призрачными. Внезапно я увидел, что неподалёку от нас к входу пытается пробиться артист Евгений Лебедев. В 1961 году будущий Народный артист СССР был ещё мало известен. Он тогда работал не в БДТ, а в Ленинградском театре им. Ленинского Комсомола. Я видел его в некоторых спектаклях и запомнил. Лебедев медленно, но верно двигался по направлению к заветному входу, громко произнося одну фразу: «Я член президиума Театрального общества, пропустите!». Как ни странно, фраза срабатывала. Подозреваю, некоторые из толпы реагировали лишь на первую её часть и на всякий случай пропускали члена какого-то президиума. Я пристроился к Лебедеву сзади и, держа за руку жену, продвигался к входу. Попав в конце концов в зал, мы увидели огромное количество людей, сидевших и стоявших в проходах.

Концерт открыл один из его организаторов, рассказавший немного об Окуджаве. Это было очень кстати, так как, я уверен, большинство из присутствующих мало что о нём знали.

В первом отделении Окуджава не пел, он читал свои стихи. По прошествии сорока с лишним лет я, конечно, не могу вспомнить, какие именно стихотворения читал в тот вечер Булат.

Но одно произвело на меня особенное впечатление — «Нева Петровна». Не могу удержаться, чтобы не привести его здесь.

* * *

А.Ш.
Нева Петровна, возле вас — все львы.
Они вас охраняют молчаливо.
Я с женщинами не бывал счастливым,
вы — первая. Я чувствую, что — вы.

Послушайте, не ускоряйте бег,
банальным славословьем вас не трону:
ведь я не экскурсант, Нева Петровна,
я просто одинокий человек.

Мы снова рядом. Как я к вам привык!
Я всматриваюсь в ваших глаз глубины.
Я знаю: вас великие любили,
да вы не выбирали, кто велик.

Бывало, вы идете на проспект,
не вслушиваясь в титулы и званья,
а мраморные львы — рысцой за вами
и ваших глаз запоминают свет.

И я, бывало, к тем глазам нагнусь
и отражусь в их океане синем
таким счастливым, молодым и сильным…
Так отчего, скажите, ваша грусть?

Пусть говорят, что прошлое не в счёт.
Но волны набегают, берег точат,
и ваше платье цвета белой ночи
мне третий век забыться не дает.
                                                    1957

Насколько мне известно, Окуджава не написал песню на это стихотворение. Зачем? Ведь эти стихи (как, впрочем, и многие другие стихи Окуджавы) звучат, как музыка, и без музыки. Не правда ли?

Во втором отделении Окуджава пел. Окуджава обладал каким-то особым даром чтения своих стихов и исполнения своих песен. Имея весьма скромные вокальные данные и обходясь, по его собственному признанию, всего несколькими гитарными аккордами, он неповторимо прекрасно читал свои стихи, исполнял свои песни.

Концерт прошел с огромным успехом.

Через две недели в ленинградской комсомольско-молодёжной газете «Смена» появилась статья «О цене шумного успеха», в которой в грубых тонах был раскритикован концерт и исполнитель. Ещё через неделю эта статья была перепечатана «Комсомольской правдой». Я хорошо помню то чувство возмущения, которое вызвала у меня (наверняка, не только у меня) эта статья, тем более, что я знал её автора, Игоря Лисочкина.

Я познакомился с ним, когда был студентом математико-механического факультета Ленинградского университета. Он ухаживал за одной моей однокурсницей. Поэтому Лисочкин, будучи студентом филологического факультета, часто появлялся на наших факультетских вечерах.

Но вернемся к Окуджаве. Прошло 15 лет со дня того памятного концерта. Осенью 1976 года, проходя по Невскому мимо Дворца работников искусств, я увидел объявление о выступлении Беллы Ахмадулиной и Булата Окуджавы. Подошел к кассе и с удивлением свободно купил билеты. К тому времени Булат был уже очень известен и популярен не только в Советском Союзе, но и за его пределами (в Польше, например).

Окуджава выступал во втором отделении после Ахмадулиной. Выйдя на сцену, он спросил: «А Лисочкина в зале нет?» Я был поражен. Вряд ли кто-нибудь еще в зале понял смысл этого вопроса. И я бы, конечно, не вспомнил через 15 лет фамилию этого человека, если бы не знал его.

После заданного вопроса Окуджава продолжил: (цитирую по памяти, но уверен, что запомнил почти дословно) «15 лет назад я выступал в этом же зале. После чего в газете «Смена» по заданию появилась статья о моём выступлении. Автор статьи — Лисочкин. В статье было сказано: «На сцену вышел кудрявый брюнет (Окуджава провел рукой по своей лысеющей голове) и что-то начал мурлыкать под гитару. Но наша молодежь за ним не пойдет, она пойдет за Твардовским и Исаковским»». Выдержав паузу, Окуджава добавил: «Вот к чему свелась вся сущность поэзии».

Конечно, цитирование из статьи Лисочкина было не дословное, хотя сравнение с Твардовским имело место. Но Окуджава очень лаконично и с присущим ему сарказмом передал содержание и дух статьи. Фраза о том, что статья появилась по заданию, прозвучала довольно смело. Публичное заявление об ангажированности советской прессы в 1976 году — вещь неслыханная.

Вот так Булат Шалвович ещё раз «всё припомнил…»